Куда теперь? Домой?

ОЛЕНЬКОВ ВСЁ ЗНАЛ. Значит, Оленьков — искомый любитель бриллиантов? Если так, то у него сейчас находится наследство Ады Шлиппе. А он хочет добыть ещё и кисельщиковскую парюру. Не теперь, потом как-нибудь. Ведь завтра он уезжает во Францию. С почти пустыми, правда, руками, но зато к Сезару Скальдини, знатоку старинных драгоценностей и покупателю краденых произведений искусства. В Чёртов дом уплывут бриллианты, так и есть! Пока состоится служебная командировка с пустыми руками, а потом, бог даст… А может, не с пустыми?..

Очередная озорная мысль подвигла Самоварова на решительные действия. Он вернулся к себе в мастерскую, взял гвоздодёр и бросился в отдел прикладного искусства, где в болезненном полумраке ноябрьского вечера высились вавилоны ящиков с экспонатами несостоявшейся выставки. Самоваров прикинул в уме, с чего начать, и принялся вскрывать ящик с барановскими бляшками. Тот был небольшой и стоял как раз с краю. После нескольких минут лихорадочных усилий Самоваров запустил руку в проделанную им брешь и пошарил в серебристой синтетической стружке, выписанной снобом Оленьковым за немалые деньги. Он нащупал нечто твёрдое. Это были не стальные футляры, специально заказанные тридцать лет назад Барановым на секретном военном заводе и призванные хранить чегуйские сокровища. Это были банальнейшие кирпичи. Такими был усеян внутренний двор музея после недавней перестройки бывших губернаторских каретных сараев в комфортабельные гаражи Департамента культуры. Кирпичи!

Вот и прямой повод для звонка в милицию. Самоваров бодрым шагом двинулся по коридору к Асиному кабинету и уже был недалёк от цели, когда в конце длинной анфилады проходов и закутков, там, где горела единственная непотушенная лампочка, возникли и остановились две фигуры. Те самые, Самоваров в этом был уверен. Из подъезда. Вот элегантный Оленьков — розовый, недавно с улицы. Вот Денис Богун. Особенно хорошо освещена была Денисова могучая, с тяжёлыми сочными мышцами фигура, его блестящий под лампочкой крутой неумный лоб и нос пуговкой. Если эта гора неодушевлённой плоти угробила Сентюрина и Капочку… Оленьков и Денис, вполголоса переговариваясь, двинулись по коридору в сторону замершего Самоварова. В руках у Дениса тяжело брякала связка ключей. «Последний обход», — понял Самоваров и насколько мог тихо попятился к своей мастерской, в густой спасительный мрак.

Три ступеньки вниз. Слава богу, дверь его всегда в порядке, не скрипит. Он скользнул в мастерскую, неслышно закрыл дверь, тихо задвинул ещё в незапамятные времена прибитый к ней амбарный засов. С минуту простоял неподвижно, припав, к двери и прислушиваясь к неторопливому шагу тех двоих. Особенно к шарканью Денисовых ножищ — оно было хорошо слышно и приближалось неумолимо. И вдруг Самоваров явственно, почти что корнями волос, ощутил, что кто-то в мастерской есть. Кто-то неподвижно стоит сзади, за его спиной. Истончившимся в темноте слухом он явно, преувеличенно (так пылинки под микроскопом разрастаются в мохнатых чудовищ) уловил мельчайшие звуки чужого существования: свист вдыхаемого воздуха в ноздрях, тонкий скрип одежд, шум чужой крови в чужих жилах.

Он резко обернулся.

Посреди мастерской, замерев, стояла Ася. Она была в шубке, в шапочке, с сумкой через плечо и смотрела на Самоварова стеклянными глазами Царевны Лебеди. Он шагнул к ней, на ходу, жестами, панически умолял её молчать. Лицо у Аси было неподвижное, как у мёртвой, но губы шевелились. Если б Самоваров мог читать по губам! А вдруг она заговорит сейчас, закричит? Он обхватил её за талию и страшно, тоже почти беззвучно прошептал в ухо, отодвинув её. вездесущие волосы:

— Молчи! Ради бога, молчи! Они сейчас будут здесь, они рядом уже… Молчи! Потом, потом всё скажу! Они двоих уже убили, Сентюрина и одну старушку… Не бойся, не бойся!

Он шептал эту чушь, откидываясь иногда, чтоб посмотреть в Асино лицо — доходит ли до неё хоть что-то? Он видел неподвижный профиль с вечно открытым ртом. Идиотический. Только бы она молчала! И вдруг дёрнулись её подсеребренные светом заоконного фонаря ресницы, качнулась голова, и она повисла у него на руках. Это было так неожиданно, что Самоваров едва не грохнулся с нею на пол. Реакция у него была ещё неплохая, он успел подхватить Асю под мышки и застыл, сжав своими сильными руками. Он не мог пошевелиться, потому что в ту же минуту совсем рядом с его дверью затопали шаги, послышался кашель Оленькова, а Денис испробовал прочность самоваровской двери одновременно булыжником локтя, валуном колена и чугуном ботинка. И хотя Самоваров надеялся на прочность своего амбарного засова, минута была такая, что его даже замутило от волнения.

— Упёрся домой, — сделал вывод Денис, ещё немного понасиловав дверь и прислушавшись в промежутках между ударами к тишине за нею. — Да я видел ещё в два часа, как он уходил. Работничек! Но дверь всегда запрёт на совесть. Аккуратная сволочь. Это вон у Вердеревской всё нараспашку, как всегда.

— А может, она здесь ещё? — забеспокоился Оленьков.

— Куда там? Пальта-то нет. Побежала искать, кто бы её десятый раз за день трахнул. Без этого не заснёт. На стенку полезет.

— Ты так рассуждаешь, будто трахал её, — усмехнулся Оленьков.

— А то нет. Кто ж её не трахал! Если у вас сегодня до неё руки не дошли, то у меня было перед обедом. Может, и этот гад колченогий разок её долбанул. И парочка экскурсантов в придачу. А ей всё мало. Лечить её пора.

Самоваров мёртвой хваткой держал свесившую голову бездыханную Асю, и его мутило от напряжения, гадливости и ужаса.

«Жизнь — это ужас. Ужас, ужас», — лезли в голову всякие глупости. Голоса и шаги стали удаляться. Денис долго бренчал ключами, запирая Асин кабинет, потом стало совсем тихо. «Уходят», — решил Самоваров и стал осторожно, тихонько подтаскивать Асю к дивану. В эту минуту шаги Дениса снова стали приближаться, и Самоваров замер: неужели почуял? Но то, что он услышал, было почти так же безнадёжно и плохо: тяжело бухнула громадная дубовая дверь отдела прикладного искусства, две толстенные створки, монументальные, как церковные врата. Они перекрывали проход в общий коридор, туда, где был выход, где был Асин кабинет, где был телефон! Дважды щёлкнул замок. Всё, их замуровали. Вот кто сволочь — сволочь аккуратная!

Уже ничего не опасаясь, Самоваров кинул Асю на диван, стал на ощупь расстёгивать её шубку, путаясь пальцами в каких-то стильных плетёных петлях. Только после минуты бесплодных усилий догадался включить лампу. Дело пошло легче, тем более что и Ася приходила в себя: поморщилась, двинула головой и открыла бессмысленные глаза.

— А-а, Самоваров… — протянула она, узнав его, и, как ему показалось, с разочарованием. Откуда, из каких хрустальных сфер она сейчас вернулась? Она поводила взглядом по потолку, по верхам шкафов и полок, спросила тихо: — А что это со мной было?

— В обморок ты упала.

— Как же эго… А! — с недоумением осмотрелась она по сторонам. — Я испугалась, когда ты вошёл. Я темноты не боюсь совсем, я её люблю, но тут что-то странное было. Было?